Количество душевной теплоты
В прямой пропорции и к внутреннему миру
Вот прошлого столетия плоды –
Нас быдлом кличут «телеков» кумиры
России не грозит пассионарность
Меняют «Ролексы» на патриаршей длани
И лезет в «верх» без совести бездарность
А добродетель прячется в чулане
Язык иной младого поколения
Мат в вперемешку с «чо», «не хило», «клево»
Перед пустым углом я, на коленях…
И жалко, почему-то, Гумилева
Алый закат над рекой
Алые кисти рябин
В небе пунктирной строкой
Птиц, улетающих клин
Без проводов ряд столбов
Каждый из них будто пьян
Семь полусгнивших дворов
Окнами смотрят в бурьян
Только на выселках дом
Все не затронула течь
И, временами, лишь в нем
Все еще теплится печь
С неба, по птичьи - прощай
Птиц улетающих крик
Вслед им, от калитки, с печальной улыбкой
Смотрит, прощаясь, старик, последний в деревне старик
Жизнь пронеслась без затей
Война, целина, все не счесть
От благодарных детей
Не вспомнишь последнюю весть
К бабке прощаться сходил
Прям за деревней погост
Баньку себе истопил
Выпил, ведь благо не пост
Вот он, заветный конверт
Что же, пора на покой
Сколько хранил его лет
На тризну – сам вывел рукой
Что бы обузой ни быть
Он с малолетства привык
Курнув на крылечке, лег в чистом на печку
Со светлой улыбкой старик, последний в деревне старик
Алый рассвет над рекой
Алые гроздья рябин
Над деревенькой пустой
Вожак, вдруг, застопорил клин
А, из последней избы
В светлые дали спеша
Будто на волю, без страха и боли
Ввысь отлетала душа…
Вчера он доел последнего друга. Ведь собака -
друг человека. Когда-то их было шесть. Однако
судьба… Седьмого, ближайшего, съела гангрена
рук, отмороженных дочерна, вверх поднимаясь по венам.
С той поры прошел день или вечность, разве упомнишь.
В мозгу монотонно - вперёд и вперёд, под шорканье лыж.
Кожи медь лоскутами сползала. От солнца и палящего снега,
выжигающего блеском глаза и зовущего в белую негу.
Подожди, не спеши приглашать. Оба знаем, что
останусь в твоей криосфере навечно. И не греет ничто,
кроме мысли о том, что он вероятно так близок
к мечте! Сохраненный листок, карандашный огрызок
станут маленькой, тленной скрижалью последнего слова,
что услышит, узрит ледяная пустыня. Последним кровом
он выбрал её. В чьих объятиях, уже засыпая, почудится голос:
« Ты почти, что дошёл до заветной мечты, с названием Полюс!»
Меркнет луч, день краток так
Лишь рефрен в сознанье, рассекает сумрак
Первый снег, благодать лицу
Суета прохожих, так под стать слепцу…
Бег по стёклам, колотых луж
Ноябри, так блёклы в ожиданье стуж
Осень – злюка, ночь длинна. В тиши
Вечный поиск звука и тепла души
Век иль миг, мрак иль свет
Клинопись посланий не даёт ответ
Кто ты есть, чья в том власть
Тридцать третья буква, иль Вселенной часть
Голос вещий стареньких струн
А в ответ две вещи, в начертанье рун
Сложная наука, так что не спеши…
Вечный поиск звука и тепла души
Быть может жизнь - синоним небытия,
Искра игры скучающей Вселенной
Лишь матрица и формы для литья,
Белковых тел и душ, что также тленны
Мы множимся с азартом дрозофил,
Пылинками под линзой микроскопа,
Неведом смысл того, кто сотворил
И, в общем, позабыл, давно сей опыт.
Я в Страшный суд - судье не дам отвод,
И он простит, хоть верно я агностик,
Ведь миром правит, тот же кукловод,
С той разницей, что вместо нитки джойстик.
Но в Рождество, опять придут волхвы
К тому, кто нам незрим и вечно дорог
И круг замкнется - детство, вкус халвы
У елки запах мандаринных корок…
Наливай до краев, наливай до полна
Даже если прольешь, я твой тост не нарушу
Только выпей до дна, только вспомни меня
А потом закури, помянув мою душу
Я за тысячи лет, где немеют уста
Среди тысяч таких же, обманутых в вере
Только разве то грех и, во имя Христа
И, во имя Христа, моя совесть чиста - я сгорел в «бэтээре»
Я горел в городах, я горел в кишлаках
Сколько раз я горел под Кабулом и в Грозном
Кто сочтет, сколько нас было в этих рядах
Что в горячем дыму вознеслись прямо к звездам
Наши души в слезах материнских сердец
Нам небесных ворот отворяются двери
Нет за нами греха, наш небесный Отец
И, во имя Христа, моя совесть чиста - я сгорел в «бэтээре»
Погребальным костром кто-то руки погрел
Кто-то в нашей крови обмывает награды
Так во имя чего столько раз я горел
И сгорая, хрипел – будьте прокляты гады!
Как легко обмануть и мозги «прополоть»
Обещанием жить в исключительной эре…
Над Россией дымами горящая плоть
Но, во имя Христа, наша совесть чиста - я сгорел в «бэтээре»
С названьем «память» ветерок
Как фильм покажет быстротечный
Друзей, чей вышел уже срок
Нет, не земной, а лишь сердечный
Вот ты с букетом, я ж в руках
С безумно - импортной бутылкой
А под окном сгниет в кустах
Бочонок сломанной копилки
И далее, застывший миг
Я не был никогда позером
Но именно тогда постиг
Картинки Бога – режиссера
Гитара. Лиф. На постаменте
Сирень, цветущая в абсенте!
Смятое осенью, серое небо
Шпиля, проткнул, силуэт
Пьяный флейтист, видно в поисках хлеба
Грустно звучит менуэт
Чахлый октябрь выглядит скрягой
Лето, пытаясь постичь
Ветер соленый, мокрой дворнягой
Лижет петровский кирпич
Вас уже нет, вы в другом полушарье
Как по живому - ланцет
Выбор убогий в ночи я решаю
Ручка, иль трубки фальцет
Хватит, общенья к чему суррогаты
Стены, забор – не скрижаль
Выбор напитков, вот жаль, небогатый
Водка, да вечный «роял»
Дождь за окном намывает печали
Тихо возводит в квадрат
Знаю, привыкну, так только в начале
Каждый, ведь, был мне собрат
Смолкла гитара, высохли сети
Только костер не гасим
Это талант – жить в рассеянном свете
Мокрых, прокуренных зим…
Вот окончился вечер,
Ты уходишь домой.
Но любимую песню
Ты уносишь с собой.
Я ж тебе эту песню
Вместе с сердцем давал.
Ты взяла только песню,
Сердце ты не взяла.
Ты возьми его, возьми
Ты его вместе с песней, вместе с песней возьми.
Пролетели недели
Пролетели года.
Я давно свое сердце
По кусочкам раздал.
Что ж теперь свое сердце
Мне несешь, почему.
Ты верни мне ту песню
Сердце я не возьму.
Ты верни ее, верни,
Ты любимую песню мне обратно верни.
Черняев А. П. 1970.
Вижу глаза твои
Пьяные от любви.
Я много могу сказать,
Увидев твои глаза.
И даже твою мечту
Я по глазам прочту.
И даже твою любовь
Пойму я без всяких слов.
Любовь твою без слов пойму.
Вижу глаза твои
Пьяные от любви.
Я много могу сказать,
Увидев твои глаза.
И даже твою мечту
Я по глазам прочту.
Но вижу я в них беду,
Если с тобой пойду.
Свою беду я в них найду.
Черняев А. П. 1970.
Мне грустнобывает порой без тебя,
И сердце моё погибает любя.
Мне было прекрасно лишь только с тобой,
Прошу я прости ты меня милый мой.
Ты моя жизнь,моя душа.
Прости ты миленький меня,
Но ты достал меня ругать
И я хочу с тобой в кровать!
Она померит нас с тобой
И вот наступит тот покой,
Который очень нужен нам
И улетим мы к небесам.
Но вот потом и след простыл
И снова в сердце ты остыл,
Но как захочешь приезжай
И страсть свою ты мне отдай !
Мельканье лиц,
подслушанные тени,
как скрип двери,
как мыслей аванпост.
И от стыда
не выдержат колени,
И задрожат, и очередной тост
не будет сказан.
В воздухе звучит
сказание о снеге беспечальном,
на ветках черных серебро лежит,
лежит, светясь неистово,
молчанье.
Но в воздухе не улеглось,
дрожит
исконный звук творенья и мечты,
и только черные и голые кусты
ему внимают с прежним
вдохновеньем.
Природы стих,
мне музыка дана,
она звучит во мне
не умолкая,
здесь колокольчик,
дар святой Валдая,
и древние коляды.
Вижу их,
на быстрых речках,
средь жнивья и леса,
мильоны звезд
на небе и в воде,
искусство тела,
зов иных столетий,
и ритм стихов,
и музыка любви.
В полночный час
на женские ресницы
садится пыль веков
и глубина,
и только иногда
во сне приснится
изысканнейшая тишина.
Обещай мне, что двери закроешь
Навсегда и исчезнешь навеки.
Я уход твой слезами омою
И закрою иссохшие веки.
Я останусь у берега моря
Белой пеной, а ты белой птицей
Пролетишь не спеша надо мною,
И я буду тобою гордиться.
Ведь ты смог, у тебя сил хватило.
Ты не сдался-продолжил бороться,
А меня же болезнью сгубило
И сожгло меня пламенем солнца.
Я тебе отдала свои силы,
Чтобы ты как и прежде дышал...
Землю мерзлой холодной могилы
Двух цветков алый цвет украшал.
Рыбам нужна свобода!
Растения рыбам нужны.
Почаще, меняем воду.
Не кормим их без нужды.
Снимаем дешевую площадь.
Метров так тридцать шесть.
Но заводим не лошадь.
А рыбок, что б было не счесть.
Придётся вложиться, не спорю.
Но думаю всё не за зря.
А ты, дорогой мой Григорий.
В уходе проявишь себя.
Ну, а когда разведутся.
Поделим всё пополам.
Надеюсь, мальки продадутся.
Только напиться б не в хлам.
Observer.
27.11.2005.
Футболист Будун Будунов, нападающий.
Забивает он голы с легкостью, играючи.
Не боится он ни травм, ни других напастей.
Отдаётся весь игре, полностью, со страстью.
Всё конечно хорошо, но с такой фамилией.
Алкоголиков пугать, вот была б идиллия.
Лето 2005
Odserver.
Жаворонка трели
в воздухе слышны.
Будто бы с качели
мы с тобой сошли.
Так идем, обнявшись,
вдалеке дорог.
Ветерок поднявшись
звёзды нам зажег.
И тогда всех красок
буйная река.
Росписью прекрасной
в счастье облекла.
Птицы нам щебечут,
лес вдали шумит.
Мы лежим беспечно,
и родная спит.
После ласк безумных,
в широте полей.
Ей шепчу на ушко
о любви своей.
28.11.2005.
Observer.
Шепчет невесомо тополиный пух.
На лугу корова отгоняет мух.
Стриж сорвался с ветки, быстрою стрелой.
Я встаю с газетки и иду домой.
Observer.
27.11.2005.
Дорогая моя станица.
Ты лежишь средь полей широка.
И как будто заморские принцы.
Вдруг приедут, издалека.
Ширь полей сказалась в натуре.
Люди чувствуют воли простор.
Шум прибоя и ветра, в предгорье.
Их таинственный разговор.
И когда разлетаясь как птицы.
Мать ты наша, родная земля.
Дай при встрече водицы напиться.
Навсегда мы твои сыновья.
Observer.
27.11.2005.
Вот опять мне спокойной ночи.
Так ни кто и не пожелал.
Знать такая судьба. Но в прочем.
Сам её я не выбирал.
Может в чем-то она и злая.
Да наверно и я виноват.
Что тоску одиночества зная.
Не старался добрее бывать.
Что за формула это такая.
Нужно молча любить, про себя.
Почему не сказать: «Спи родная».
Поцелуй мой разбудит тебя.
28.11.2005.
Observer.